Владелина немедля опустила голову, и, узрев в лице Бога боль, которая заколыхала каждой жилкой на нем, шагнула вперед, и, расставив руки, прижалась губами к его щеке, обняв за короткую, мощную шею.
– Любезная моя… Милая наша девочка. Мой дорогой малецык, прости, – ласково проронил Стынь и прижал к себе девушку. – Более такого не повторится… Обещаю тебе, моему бесценному, – и нежно провел ладонью по волосам. Он резким движением отодвинул от себя юницу и прикоснулся губами к ее лбу, тем единым касанием воздвигая меж ней и собой прочную связь.
Ратша весьма волновался, подходя к капищу. Еще бы ведь нынче, он должен был вместе с Зиждителем Седми отправится на встречу с Богом Кручем, каковой им подарит семена злаковых растений и передаст земных духов, оные научат ребят их поселений и соседних землепашеству. Мальчик, не обладающий теми знаниями, что были открыты для Влады и как большая часть отроков считающий, что важнее меча и лука ничего нет, не понимал, почему встреча земных духов стала столь важна для людей. Так важна, что на нее направлялся сам Бог Седми.
В Ратше единожды ноне правила гордость и волнение. Гордость, потому как теперь он стал обладать таким значимым величанием войвода. А волнение возникало не только, потому что вскоре предстояло узреть неведомого Бога Круча, не только, потому что в той поездке он сопровождал Зиждителя Седми, но еще и, потому что день назад на празднике, устроенном в честь него, Владу выпила напитка из мухомора и потеряла сознание.
Явившиеся, словно по мановению руки, альвы сразу разогнали мальчишек, а наутро особлива досталось ему от Крепыша и Двужила. Последний и вовсе прибольно огрел Ратшу по бедру тренировочным мечом, оно как выше не стал дотягиваться, и вельми долго на него кричал, упрекая в недосмотре за вверенной ему девочкой и мальчиками. Войвода, молча, выслушал Двужила и Крепыша, в душе страшась, что коль попытается за себя вступиться сразу будет изгнан не токмо с той почетной должности, но и вообще с Ребячьего мешка. Вечером же, вернувшись домой, он излил весь свой гнев на Липка, каковой на сутки куда-то пропал, а после вернулся с заплаканными очами и решением Знахарки Прозорливой отказать ему в обучении. Понеже Липок получив затрещин от Ратши, беспомощно повалился на лавку, горько и громко зарыдав, теми звуками не только разрушая спокойствие избы Батанушки, но и раздражая иных ребят своей семьи. Граб было хотел его успокоить, как он почасту делал, мощно встряхивая аль ударяя в ухо, но Ратша уже изливший весь свой непродолжительный гнев, сдержал товарища, не позволив далее обижать Липока, и то повелел уже не как ратник, а как войвода.
Теперь же предстоящая встреча с Богом Седми и вовсе пугала. С Зиждителем оный так дорожил Владой, и это все видели и знали. Сие всем ребятам не раз говорилось гомозулями, альвами и духами. Сие мальчики не только слышали, но и ощущали. И если когда-то им позволялось ссориться с Владелиной, вступать с ней в пререкания, то год назад это было всем и в категоричной форме запрещено. После посещения Выжгарта, что-то изменилось в отношении Богов, гомозулей и духов к девочке… Что-то произошло и с самой Владой. Она как-то разом стала хрупкой, болезненной и почасту пропадала из поселения. Более не ходила в Ребячий мешок и всегда, везде была сопровождаемая Вещуньей Мудрой.
Посему когда в этот раз она пришла одна на праздник, без постоянного своего присмотра, все ребята обрадовались. Правда перед этим Двужил и его учитель Крепыш весьма строго поговорили с Ратшей, повелев ему особенно внимательно следить за девочкой и не позволять никак и никому ее огорчать.
Но никто и не хотел огорчать Владелину, и Липок тем паче. Он иногда на праздниках давал ребятам того напитка, что придавал выпившим легкость и бодрость, но ведь никто не знал, что девочка так на него отреагирует. Если бы Ратша знал, он бы никогда не позволил Липку подойти к Владе.
Все эти беспокойные мысли своей массивностью давили теперь на отрока и заставляли по многажды вздрагивать его рукам, телу и даже ногам так, что последние не раз судорожно подгибались в коленях. Наконец, Ратша ступил на площадь, куда уже также входили Двужил, Крепыш и Могуч, парадно обряженные в рыжие рубахи, с мечами на кушаках, и направился к лестнице. Ратша с пшеничными вьющимися волосами и припушенной губой, где уже стали появляться первые признаки будущих усов, с зелеными очами оные порой, приобретали почти серый цвет, был весьма красивым юношей. Крепкий, высокий и как точно подметила Влада справедливый, не махающий попусту кулаками, что, кажется, отражалось и в чертах его мужественного, благородного лица. Обряженный в красную рубаху, шаровары, повязанный кушаком, по внутренней стороне которого пролегала широкой полосой кожаная вставка, которая в целом и держала на себе ножны и обязательный атрибут воина меч, мальчик, подойдя к лестнице, тревожно застыл подле первой ступени. По первому он воззрился на подходящих гомозулей, а после перевел взор и оглядел все еще серебристо-курящуюся завесу да пустой пятачок пред ней.
– Ну, чего готов? – недовольно пробухтел, вместо приветствия, Двужил.
– Готов, – толком и не понимая, к чему он должен быть готов, и что увидит, торопливо отозвался юноша.
Гомозули подойдя к нему, обступили со всех сторон, и ревниво осмотрели с ног до головы, да явно оставшись довольными его бравым видом, нежданно резко склонили головы. Ратша спешно повернулся в направлении капища, и, узрев на пятачке только, что вышедшего из завесы Бога также стремительно преклонил голову.